Истоки научного творчества Непомнящих Игорь Анатольевич

Рассматривая проблемы формирования православной науки, нельзя не проанализировать весь состав познавательной деятельности. Необходимо понять, что же представляет собой собственно наука. И здесь, прежде всего, требуется ясно определить сами возможности науки и их границы, то есть определить состав собственно научного творчества как выражение знаний в научной форме и отделить научную деятельность от того, что ее определяет, но самой этой деятельностью не является. Дело в том, что само научное мышление, пусть неосознанно, но, тем не менее, всегда контролируется некоторыми научными принципами, которые формируются всем процессом человеческого познания, в том числе и вне науки. Кроме того, сама научная деятельность, каждодневная ее действительность осуществляется лишь в рамках определенной научной технологии, определяющей эффективность работы с базами данных, с базами знаний, без которой научная деятельность невозможна, но которая собственно научной деятельностью не является.

В общем случае человеческое познание непосредственно связано со всей жизнью человека и, более того, является самим смыслом человеческой жизни и современного его состояния адекватно отражает состояние природы человека, его познавательных сил на данном историческом этапе. Это познание выражается в различных формах, в частности, и научной, которое, как уже сказано, предполагает: a ) научные принципы, б) выражение знаний в научной форме, с) научную технологию .

Наиболее распространенными ошибками сегодня являются как включение в науку всего процесса познания, что неоправданно завышает возможности науки, так и редуцирование основной научной деятельности к научной технологии, что, наоборот, низводит научную деятельность на уровень выполнения огромного числа трудоемких рутинных операций. Особенно велика цена этих ошибок сегодня, когда сама индустрия науки и индустрия ее использования составляют основной предмет деятельности современного общества. В частности, чрезвычайную опасность в современной науке представляет доминирующее положение управленцев, технологов по отношению к положению творцов науки.

Современный кризис науки обусловлен потерей ориентиров, забвением цели человека, человечества в его деятельности по отношению к самому себе и ко всему тварному миру. Эти ориентиры исторического пути человека оказались погребенными под огромным объемом накопленного и неосмысленного знания. Потеря ориентиров в поиске истины, отсутствие исторического кругозора, непонимание общего хода человеческого познания привели к появлению двух крайностей. С одной стороны, современная наука стала пониматься как единственно возможная наука и именно в силу декларируемой автономности от религии, а с другой стороны, современный кризис науки и познания в целом инициировали массовое размножение сорняков познания - разного рода псевдонаук, альтернативных рациональной науке. В обоих случаях это псевдонаука - наука псевдочеловека, ибо “всякий человек настолько истинно реален, настолько соединяет себя с воплощенным Богом Словом” (Преп. Иустин (Попович) “Достоевский как пророк православного реализма”, в кн.: “Философские пропасти”, Изд – во РПЦ, 2004, с. 173).

Рассмотрим, как же в ходе человеческой истории, в ходе человеческого познания возникает новое мировоззрение и как оно выражается в новые научные представления, гипотезы, теории.

Христианская антропология различает личность человека и природу человека и рассматривает природу всего человечества единой, но раздробленной после грехопадения и до сего дня на индивиды, не осознающие в какой – либо мере своего единства. Понимание единства своей природы у современных индивидов в той или иной степени достигается сегодня лишь между любящими друг друга мужчиной и женщиной, между членами одной семьи, между людьми одного племени, меньше - одной нации, религии, еще меньше – одной расы.

Познавательные силы человека как природные его силы также изначально являлись едиными . Сегодня это их единство в значительной мере утрачено, но сохраняется в той или иной степени внутри расы, еще больше внутри одной нации, одной религии…. И поскольку результаты познания научно оформляются (согласуются, доказываются и т.д.) в достаточно широком кругу, то говорить о становлении, скажем, какой – то местной науки не имеет смысла, но говорить о науке, по крайней мере, научной школе, отражающей мировоззрение той или иной религии и даже нации вполне можно и даже более. И это возможно именно в той мере, в какой еще не окончательно утрачено единство человеческой природы, ее единство с остальным тварным миром. И это вполне характеризует позитив научного познания, научного творчества.

Такой коллективный характер познания не отрицает роль выдающихся ученых, а наоборот, подчеркивает их лидерство в достижении единства человеческой природы, конкретно, в формулировании общего мировоззрения человечества.

Как гласит одно из современных определений науки, "наука - это попытка привести хаотическое разнообразие нашего чувственного опыта с логическими стандартами нашего мышления" (А. Эйнштейн, 1940). Причиной же таких современных побуждений различных форм познания (наука, искусства), как считает Эйнштейн вслед за Шопенгауэром является “желание уйти от будничной жизни с ее мучительной жестокостью и пустотой, уйти от уз вечно меняющихся прихотей… Человек стремится… заменить этот мир созданной им картиной…. Этим занимается художник, поэт, теоретизирующий философ и естествоиспытатель, каждый по – своему. На эту картину и ее оформление человек переносит центр тяжести своей духовной жизни, чтобы в ней обрести покой и уверенность (везде курсив мой – И.Н.), которые он не может найти в слишком тесном головокружительном круговороте собственной жизни.” (А. Эйнштейн “Мотивы научного исследования”, собрание научных трудов, т. IV , М., “Наука”, 1967). Из этих слов совершенно ясно следует, что "хаотическое разнообразие нашего чувственного опыта" создано совсем не процессами в окружающей природы, а хаосом, воцарившимся сегодня внутри нас самих, хаосом “вечно меняющихся прихотей”. Потеряв опору в себе, мы ищет опору во вне и, в частности, в попытке сконструировать некие “объективные” законы, управляющие миром и нами. То есть идейным источником, мотивом творчества в современной науке является разрыв, потеря связи с реальностью - разрывы в единой природе человечества и разрыв связи с природой остальной твари.

"Наука, если сказать как возможно более кратко, - гласит другое современное ее определение, - это организованное предприятие по сбору знанийв мире и конденсации этого знания в проверяемые законы и принципы (курсив мой – И.Н.)" (Э. Вильсон, 1998). То есть, наука – это не получение нового знания, а целенаправленное формирование из известных на сегодняшний день знаний некоторой картины мира, которая бы удовлетворяла наше внутреннее состояние, которая бы позволяла стабилизировать состояние нашей души. Не новые данные являются причиной создания соответствующей картины мира, а, наоборот, сам поиск нужной картины мира является причиной поиска соответствующих данных. И в этом плане формулируемые, так называемые, “законы природы” - это некоторый способ сокращенного описания наших представлений о мире, вернее, "правила дорожного движения" в этом мире, правила выживания в чуждом нам мире, когда мы и не пытается познавать мир, а стремимся лишь безопасно существовать в нем, оставаясь чуждым ему.

Очевидно, чтобы приступить к творческому процессу формированию новой картины мира, отражающей новое мировоззрение, необходимо иметь не только материал для такого формирования, то есть иметь знания об этом мире, но и, в первую очередь, иметь личный опыт приобретения нового мировоззрения, иметь свой личный взгляд на мир. То есть процессу формирования научной картины мира – научному процессу - должен предшествовать “тяжкий путь познания”, в ходе которого формируется мировоззрение.

Точно также и поэт, художник, композитор, прежде, чем создать картину, должен накопить определенные знания в этом мире и сформировать свое мировоззрение. Вернее сказать, чтобы стать поэтом, художником, композитором и т.д., совсем недостаточно владеть техникой того или иного стиха, акварели, масла или игры на том или ином инструменте и иметь музыкальный слух. Надо, прежде всего, иметь свое видение этого мира, то есть иметь духовное зрение, свое душевное восприятие, а не только физическое зрение и восприятие. И в зависимости от состояния нашей природы, в зависимости от нашего отношения к миру формируется то, что мы видим в этом мире, что нам видится в этом мире – в зависимости от всего этого в нас рождается или стремление познать мир, преобразить его, или желание подчиниться ему, раствориться в нем, или стремление отгородиться от мира, создавая вокруг себя свой собственный мир. Всему этому соответствует своя картина мира. То есть картина мира в потенции уже сформирована на этапе формирования мировоззрения, отражающего состояния человеческой природы на данном этапе, то есть, по крайней мере, хотя и в неявном виде, сформированы принципы построения этой картины.

Собственно картина мира, как в науке, так и в поэзии, искусстве и литературе есть лишь результат, выражение, изображение определенных переживаний, определенного духовного и душевного опыта, накопленного жизнью в этом мире. Это подтверждает вся история науки, вся история искусства. Так, например, крупнейший историк науки еще в начале ХХ века в своих лекциях подчеркивал: "Научное мировоззрение не есть научно истинное представление о Вселенной - его мы не имеем. Оно состоит из отдельных известных нам научных истин, из воззрений, выведенных логическим путем, путем исследования материала, исторически усвоенного научной мыслью, из извне вошедших в науку концепций религии, философии, жизни, искусства - концепций, обработанных научным методом; с другой стороны, в него входят различные чисто фиктивные создания человеческой мысли - леса научного искания... Научное мировоззрение охвачено борьбой с противоположными новыми научными взглядами, среди которых находятся элементы будущих научных мировоззрений; в нем целиком отражаются интересы той человеческой среды, в которой живет научная мысль. Научное мировоззрение, как и все в жизни человеческих обществ, приспосабливается к формам жизни, господствующих в данном обществе (курсив мой – И.Н.)." (В.И. Вернадский “Труды по всеобщей истории науки”, М., “Наука”, 1988, с. 73-74). Подобные мысли, может быть, менее четко и полно, выразил позже Т. Кун, книга которого “Структура научных революций” получила широкую известность.

То есть научное мировоззрение, являющееся основным действующим фактором научной деятельности, формируется за пределами собственно научной деятельности и чаще всего не самими учеными. Это определяется, как уже отмечено, единством природы человека. Единая природа человечества – это единый организм, которая “ до падения органически простиралась на весь мир твари: всю совокупную тварь Адам ощущал как свое тело, как свое расширенное естество, оживляемое, поддерживаемое космической, всеединящей благодатью богообразного самосознания” (Преп. Иустин “Подвижнические и богословский главы”, 8. IX. 1920. Вране). Однако в результате грехопадения это единство было разрушено: “падение Адама: разрыв, отпадение,.. расстройство: тварь становится не своей,… чужой...” (Там же). Так вот конечнойцелью истинного познания твари является восстановление утраченного единства человеческой природы, единства этой природы с космосом. Конечно, в полной мере достижение единства природы и, следовательно, достижение полного познания в этом мире человеку недоступно. Полнота истины будет лишь в ином мире: “теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицом к лицу” (1 Коринф. 13, 12). Человек должен не только достичь единства своей природы и единства со всей тварью, но и привести эту тварь к Богу.

Мысли в ходе этого вселенского процесса познания восстанавливаемого единого человеческого организма рождаются под действием благодати в его сердце, а мозг, нервная система – только органы выражения этой мысли вовне. Сердце же - центр души, которая не имеет конкретного места в этом человеческом организме. Сердце каждого человека, душа каждого человека, не ограниченного потребностями собственной плоти, участвуют в общей жизни человечества, во всяком случае, в жизни своей нации, в кругу людей близкого мировоззрения. Ученые же - мозг человечества, а не его сердце, - имеют конкретное место, более ограниченную задачу в организме единой человеческой природы. Задачей творца ученого, как и творца художника, поэта и музыканта, является формирование форм (понятий, образов (словесных, изобразительных, музыкальных)) выражения вовне мысли, родившейся в сердце единого человечества, по крайней мере, в рамках единой нации, единой культуры.

Эту проблему, единую для науки и искусства, выдающийся физик современности В. Гейзенберг, характеризует как проблему формы и содержания, которая разрешается аналогично как в науке, так и в искусстве. В полном согласии с приведенной выше мыслью Вернадского, Гейзенберг пишет: “Сначала в медленном историческом процессе, который преобразует человеческую жизнь и на который отдельный человек не может оказать серьезное влияние, возникает новое содержание. В античности, например, таким содержанием был блеск обожествляемых героев; на исходе средневековья это было чувство религиозной укорененности человека; в конце XVIII века – мир чувств, который мы знаем по Руссо и “Вертеру” Гете.

Затем отдельные творчески одаренные художники (и ученые – примечание мое – И.Н.) пытаются придать этому содержанию зримый или слышимый образ (придать содержанию форму – примечание и курсив мой – И.Н.), изыскивая новые выразительные возможности, таящиеся в том материале, с которыми работает их искусство, - в красках или музыкальных инструментах (в науке – это научный аппарат, например, математический язык, язык физических понятий – примечание мое – И.Н.). Такое взаимодействие или, если угодно, такое противоборство выражаемого содержания и ограничений, накладываемых средствами выражения (научного аппарата, например, - примечание мое – И.Н.), представляется мне необходимым условием рождения подлинного искусства, равно как и подлинной науки.” (В. Гейзенберг “Тенденции к абстрактности в современном искусстве и науке”, в кн.: “Шаги за горизонт”, М., “Прогресс”, 1987, с. 262).

Здесь яркий представитель современной науки утверждает, что собственно научное и художественное творчество заключается в искусстве использования существующего или в развитии нового научного аппарата или соответсвующего художественного средства для выражения мировосприятия эпохи, в которой живет творческая личность, будь то художник, поэт или ученый. В любом случае наука, искусство - это творчество выразителя (исполнителя, а не творца) мировоззрения эпохи, “сама сущность этих духовных устремлений состоит в том, чтобы давать образ содержанию и, следовательно, создавать форму… Во все времена искусство (как и наука – примечание и курсив мои – И.Н.) передавало дух соответствующей эпохи, ее жизнепонимание и мироощущение…”(Там же). Еще, может быть, более буквально в этом признался еще более близкий нам наш великий современник, который “утверждал, что музыку нельзя придумать, её можно услышать и записать: музыка постоянно звучит вокруг нас. Она никогда не исчезает, её надо услышать (курсив мой – И.Н.). Придуманная, сделанная музыка вовсе не музыка…” (Ю. Сбитнев “ C овершившееся чудо. Воспоминания о Г.В. Свиридове”, “Наш Современник”, № 12, 2005).

И крайне ценным здесь может быть признание св. Игнатия Брянчанинова, сказанное им о своих сочинениях: "Не признаю эти сочинения принадлежащими мне. Они истекли из Отеческих Писаний и из милости Божией, а написать их даровано мне для пользы многих душ, следовательно, и для пользы души моей". (Письма Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского, к Антонию Бочкову, игумену Череменецкому. М., 1875, с. 28.(Цитируется по А.М. Любомудров “Святитель Игнатий (Брянчанинов) и проблема творчества”. “Христианство и литература”, сб. 2, СПб., 1996, с. 24 – 31)).

Указывая на внешний по отношению к творцам, приведенных здесь в качестве примеров, источник выражаемых ими идей, мыслей, образов, необходимо указать и на то, что источник этих идей, мыслей может быть совершенно разным. Конечно, все они зарождаются у ученого, художника, поэта под внешним влиянием в единственном органе духовного восприятия человека – в сердце. Но, как писал Ф.М. Достоевский “Бог с дьяволом борется, а поле битвы – сердца людей”. И поскольку далеко не все достигают идеала святости, также как и далеко не все достигают дна падения, то можно, без потери общности, говорить о том, что источником идей, мыслей, образов, выражаемых в творчестве ученого, писателя, художника, композитора может быть: 1) при достижении святости – Бог; 2) при выражении низменных страстей, греховных мыслей и образов – дьявол; или, что чаще всего, - 3) наличный результат борьбы этих противоборствующих сил, отражающий современное расчлененное состояние природы человечества, его природных познавательных сил, результат в преодолении этого расчленения.

Весьма показательной иллюстрацией божественного происхождения источника творчества может служить создание шедевра русской духовной культуры, русского православного искусства – русской иконописи – “Троицы” Андрея Рублева. По утверждению о. Павла Флоренского, “в иконе Троицы Андрей Рублев был не самостоятельным творцом, а лишь гениальным осуществителем замысла (курсив мой – И.Н.) и основной композиции, данных Преподобным Сергием… если храм был посвящен Пресвятой Троице, то должна была стоять в нем и храмовая икона Пресвятой Троицы, выражающая духовную суть самого храма, так сказать, осуществленное в красках имя храма” (Цитируется по: архимандрит Алексий (Кутепов) “Преподобный Сергий как идеал русской святости”, “Богословские труды”, сб. 29, Издание МП, М., 1989). Более того, “через эту чудотворную икону – символ русского духа выразилась русская идея и своеобразные черты русского духа (курсив мой – И.Н.)… Это – день Святой Троицы, как литургическое творчество именно русской духовной культуры…” (Там же).

Однако, как уже сказано, человеческое творчество может питаться и иными силами. Эту антиномию великий Пушкин вложил в уста своих героев:

Моцарт:

…А гений и злодейство –

Две вещи несовместные. Не правда ль?

C альери :

…Неправда:

А Бонаротти? Или это сказка

Тупой бессмысленной толпы - и не был

Убийцею создатель Ватикана?

Здесь даны две взаимоисключающие позиции. Тогда чью точку зрения принять? Моцарта и самого Пушкина – двух гениев или Сальери, известного сегодня больше как пушкинский персонаж бездарного ненавистника гения Моцарта?

Известный русский религиозный философ Н. Бердяев принимает, казалось бы, точку зрения Моцарта: “Гениальность есть иной религиозный путь, равноценный и равнодостойный пути святости…. К пути гениальности человек бывает так же избран и предназначен, как и к пути святости. Есть обреченность гениальности, как и обреченность святости…” (“ C мысл творчества”, М., Изд – во “Правда”, 1989). При этом Бердяев подчеркивает внешний источник творчества, указывая, что творец лишь аккумулирует дух эпохи: “Во всякой подлинной творческой гениальности накоплялась святость творческой эпохи, святость иная, более жертвенная, чем святость аскетическая и каноническая” (Там же). Вместе с тем, по Бердяеву, - принимает он сам это или нет – получается, что источник творчества может быть и совсем не божественный: “Гениальность - святость дерзновения, а не святость послушания.” (Там же).

Но тогда это, скорее, может быть, точка зрения Сальери, ибо послушание никогда к злодейству, по крайней мере, сознательно не приведет, а возможно ли дерзновению остановиться перед злодейством? Более того, Бердяев даже противопоставляет человеческое творчество самому духу христианского смирения: “упадочность, расслабленность, раздвоенность духа есть косвенное порождение христианского учения о смирении и послушании - вырождение этого учения. Упадочному двоению мыслей и расслабленному равнодушию к добру и злу нужно решительно противопоставить мужественное освобождение духа и творческий почин” (Там же).

Однозначно же не принимает утверждения Сальери протоиерей Игорь Экономцев (ныне архимандрит Иоанн): “В творчестве мы стремимся выразить наше “естественное состояние”, утраченное не только вследствие первородного греха, греха предшествующих поколений, что пагубно отразилось на нашем духовном облике и генетической системе, но и в результате наших собственных прегрешений. Мы стремимся найти в творчестве утраченное бессмертие, утраченное подобие Божие.” (“Исихазм и восточноевропейское Возрождение”, “Богословские труды”, сб. 29, Издание МП, М., 1989). То есть здесь то же самое бердяевское сопоставление всякого творчества со святостью, но уже без каких либо различений между ними. Данный автор подтверждает это и в более поздней своей работе: "истинное творение всегда от Бога, даже если сам автор не сознает этого и даже если мы порою находим его соблазнительным и нечестивым (курсив мой – И.Н.)… Состояние творческого экстаза есть состояние обожения, и в этом состоянии творит уже не человек, а богочеловек" (Иоанн (Экономцев) игумен, "Православие. Византия. Россия", М., 1992). Однако эти слова, конечно же, вызывают сильное сомнение в том, что любое человеческое творчество “всегда от Бога”.

Полностью противоположную по отношению к данным двум авторам позицию занимает архимандрит Софроний (автор книги о старце Силуане): "Мир человеческой воли и воображения - это мир „призраков" истины (курсив мой – И.Н.). Этот мир у человека общий с падшими демонами, и потому воображение есть проводник демонической энергии.

И демонические силы, и образы, творимые самим человеком. Могут влиять на людей, видоизменяя или преображая их. Но при этом одно неизбежно: всякий образ, созданный самим человеком, или внушенный демонами, и воспринятый душою, будет извращать духовый образ человека, созданного по образу и по подобию Божию. Такое “творчество” в своем конечном развитии приводит к самообожению твари, т.е. к утверждению божественного начала, как заключенного в самом естестве человека. В силу этого – естественная религия, т.е. религия человеческого разума, роковым образом принимает пантеистический характер (курсив мой – И.Н).

И человеческие и демонические образы имеют свою силу, и ногда очень большую, но не потому, что они реальны в последнем смысле, как божественная сила, творящая из ничего, но потому, что воля человеческая склоняется перед ними, и только в случае склонения формируется ими". (Старец Силуан Афонский. Жизнь и поучения. М., 1996. с. 139 - 140). То есть архимандрит Софроний во всякой творческой активности человека видит лишь действие демонических сил. Поэтому он считает, что душевные силы, важные в человеческом творчестве, мешают человеку на его пути к Богу: “Человек, пользуясь способностью памяти и представления, может размышлять над разрешением какой-либо проблемы, например, технической, и тогда ум его размышлением ищет возможности практического осуществления той или иной идеи. Этого рода деятельность ума, сопровождающаяся воображением, имеет великое значение в человеческой культуре и необходима в строительстве жизни, но подвижник, заботящийся о чистой молитве, стремится нестяжанием ограничить себя во всем, чтобы и этот род воображения не препятствовал ему «первую мысль и первую силу отдать Богу», т. е. всецело сосредоточиться в Боге.” (Там же).

То есть необходимо даже стремиться к ограничению собственных творческих сил, поскольку опасны “попытки рассудка проникнуть в тайну бытия и постигнуть Божественный мир. Такие попытки неизбежно сопровождаются воображением, которое многие склонны называть высоким именем богословского творчества. Подвижник умного безмолвия и чистой молитвы решительно борется в себе с этим видом «творчества», потому что оно является процессом обратным порядку действительного бытия, так как при этом человек творит Бога по образу своему и по подобию.” (Там же, с. 136 - 137).

Поэтому даже для человека, обращенного к Богу архимандрит Софроний видит опасность в доминирования сил (воображения) его собственной человеческой природы: “У молящихся по первому образу преобладает мечтательное воображение, а у молящихся по второму образу преобладает искушение — все постигнуть рассудочным путем. У сих последних жизнь сосредоточивается в мозгу. Ум их не соединен с сердцем и постоянно рвется наружу в стремлении все понять и всем овладеть…

В своем увлечении они не хотят или не могут понять, что опрокидывают истинную иерархию бытия, подлинный порядок вещей, и как бы забыв, что Бог сотворил нас по образу Своему и по подобию, сами начинают творить, внося в Божественное бытие элементы по образу своему и по подобию. Та идеальная сфера, в которой они при этом живут, при известной интеллектуальной одаренности дает им кажущееся превосходство пред другими, и это обстоятельство усугубляет их доверие к самим себе.

 Характерным извращением, к которому приводит второй образ молитвы, является — рационализм (курсив мой – И.Н.).” (Там же с. 141 - 142). Здесь и выше архимандрит Софроний проводит связь между источником творческих сил и типом научного познания. Так, выше он устанавливает связь действия демонических сил с пантеизмом (язычеством), а сил собственной природы человека – с рационализмом.

К позиции архимандрита Софрония одной своей частью примыкает и позиция св. Игнатия Брянчанинова, которая, однако, в целом более полно отражает христианское воззрение на проблему человеческого творчества: “Все дары Бога человеку достойны уважения. Дар слова несомненно принадлежит к величайшим дарам. Им уподобляется человек Богу, имеющему слово” (Письма Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского, к Антонию Бочкову, игумену Череменецкому. М., 1875, с.27). Вместе с тем, “кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщется” (Лука 12. 48), поэтому св. Игнатий восклицает: “какой же страшный ответ дадут те, которые обратили средство назидания и спасения в средство развращения и погубления!” – восклицает в том же письме св. Игнатий.

Проблема, по св. Игнатию, состоит в том, что не знающие Евангелия, не принявшие Христа “люди одаренные по природе талантом, не понимают, для чего им дан дар, и некому объяснить им это. Зло в природе, особливо в человеке, так замаскировано, что болезненное наслаждение им очаровывает юного художника, и он предается лжи, прикрытой личиною истинного со всею горячностью сердца… Талант человеческий, во всей своей силе и несчастной красоте, развился в изображении зла; в изображении добра он вообще слаб, бледен, натянут” ( c в. Игнатий Брянчанинов “Христианский пастырь и христианский художник”, М., 1993, № 9, с. 169). Однако святитель Игнатий считает, что “истинный талант, познав, что Существенно-Изящное – один Бог, должен извергнуть из сердца все страсти, устранить из ума всякое лжеучение, стяжать для ума Евангельский образ мыслей, а для сердца – Евангельские ощущения… Чтоб мыслить, чувствовать и выражаться духовно, надо доставить духовность и уму, и сердцу, и самому телу” (Там же).

Здесь также, несомненно, необходимо привести слова о даре творчества св. Григория Паламы, богословие которого явилось венцом всего византийского да и всего православного богословия первого тысячелетия христианства: “мы только одни из всех созданий имеем кроме ума и рассудка, еще и чувства. То, что естественно соединено с рассудком открывает разнообразное множество искусств, наук и знаний: земледелие, строительство домов, творчество вещей из ничего, - разумеется не из совершенного небытия, ибо это уже дело Божие, - все это дано только людям” (Цитируется по: Архимандрит Киприан (Керн) “Антропология св. Григория Паламы”, М., “Паломник”, 1996, с. 364). Этот тезис, по мнению Архимандрита Киприана (Керна), может “дать обоснование целой философии творчества и оправдать его” (Там же, с. 365). И архимандрит Киприан поясняет св. Григория следующей мыслью: “Если Бог Творец, и Творец из ничего, то и мы, созданные по образу Творца, являемся тоже творцами несуществовавших до того предметов и образов. Конечно, есть и разница: Бог творит из совершенного небытия, мы же вызываем к жизни что то существующее в каком то умопостигаемом мире, но в эмпирическом мире реально еще не бывшее (курсив мой – И.Н).” (Там же). Обратим внимание, что автор здесь подчеркивает, что человеческое творчество заключается не в создании совершенно нового, а в вызывании к жизни уже существующего в умопостигаемом мире!

Далее архимандрит Киприан пишет, что “вообще все построение св. Григория Паламы вполне согласно с мыслями других, до него живших святых отцов и учителей. Никакого новшества он не вводит, а только в более удачных образах и более полно раскрывает православное учение об образе Божием в человеке и о творческой способности в нем (курсив мой – И.Н.)” (Там же, с. 366). И резюмируя святоотеческий взгляд на творчество человека архимандрит Киприан продолжает: “Таким образом человек призван в добровольном подчинении высшей творческой промыслительной воле свободно осуществить в своем творчестве свое возможно более полное личное нравственное совершенство и усовершенствовать других.” (Там же, с. 370).

Именно таким было отношение к творчеству в Древней Руси, которое, к сожалению, под влиянием западной культуры постепенно деградировало к отношению к творчеству, выраженному в словах Сальери. Так, А.Н. Ужанков выделяет три периода в истории отношения русских писателей к творческому труду , соответствовавших трем типам сознания: теоцентрическому, антропоцентрическому и эгоцентрическому (“Восприятие творчества и писательского труда в Древней Руси”, Pravoslavie . ru ) .

В первый период – XI – конец XV века – “ была высока, даже очень высока, ответственность за высказанное (написанное слово). Но это была ответственность за следование соборному, устоявшемуся мнению, которое автор не нарушает, не искажает. Собственно авторское участие (задание) в том и заключалось, чтобы не исказить, а донести Истину, почерпнутую по Благодати или в Святом Писании и обитающую в коллективном сознании в книжной среде. Автор несет ответственность за не нарушение истины!” (Там же).

Во второй период - конец XV в. - 40-е годы XVII в. (эпоха  рационализации сознания и антропоцентризма) уже явственно “проявление рассудочного начала в писательском творчестве. Постижение мира мыслится возможным не только через Благодать (умом, духовно), но и с помощью “естественного разума”. Зарождается авторское начало, особенно в публицистике XVI в. и исторических повестях “смутного времени”. Проявляется собственное мнение, появляется вымысел и “недушеспасительные писания” … Конец XV – начало XVII века – это антропологическое мировоззрение. Человек оказался в центре внимания, поскольку пребывает в процессе “домостроительства” – обожения личности. Его мысли – это зеркало состояния его души, лично его души.” (Там же).

В третий период – 40-е годы XVII в. – 30-е годы XVIII в. (секуляризация сознания и становление эгоцентризма) –  формируется “восприятие литературного труда как личного дела писателя. На этом историческом этапе происходит осознание и выражение авторской позиции, оформление собственности на литературный труд указанием имени автора.

«Писатель стал частным человеком», независимым от “христианской свободы”, «частный человек стал писателем», что раздвинуло жанровые и тематические рамки («были сняты запреты на смех и любовь»)” (Там же). Конечно, “частный характер” творчества, как уже говорилось, является условным. Этот частный характер определяется прежде всего его автономией от Бога. Именно такое отношение к творчеству мы и имеем сегодня в России и везде в процессе создания современной науки.

Обратимся к примерам из истории формирования последней. Примером, демонстрирующим первостепенное значение необходимости предварительного существования некоторого образа мышления для создания последующей возможности его выражения в форме новой научной теории, может служить возврат Коперником в науку гелиоцентрического представления о строении ближнего космоса. Как оказалось, Коперник лишь уловил настроение эпохи Возрождения – стремление к возрождению мировоззрения древних. То есть рождение рационалистической науки Нового времени было на самом деле совсем не создание новой науки, а возрождением в этом Новом времени древней науки.

“За научными поисками Коперника стояла платоновская метафизика. “В конце XV в. ученому, открытому ценностям Гуманизма, было трудно устоять от искушения оживить платонизм и неоплатонизм” (Ф. Бароне). Находясь в Болонье, Коперник, как мы уже знаем, обучался у Доменико Мария Новары, связанного с флорентийской школой неоплатонизма. Изучая труды неоплатоников, и среди прочих – Прокла, он видел в математике ключ к познанию вселенной. По мнению неоплатоников, математические свойства составляют истинные и неизменные характеристики реальных вещей.” (Дж. Реале, Д. Антисери “Западная философия от истоков до наших дней”, т.3. Новое время”. – ТОО “Петрополис”, 1996, с. 74). “Неоплатонизм подталкивает Коперника к отказу от картины мира Птоломея.: “Математический порядок природы не просто понять, но сам по себе он прост; и нельзя произвольно увеличивать число кругов в теории, объясняющей движение планет. Математическая простота – в гармонии и симметрии частей”… Мучимый этой проблемой, Коперник принимается “перечитывать сочинения философоф” с намерениям узнать, “не могут ли сферы Вселенной двигаться иначе, нежели считают школьные преподаватели математики”. Он обнаруживает у Цицерона мнение Икета из Сиракуз ( V в. до н.э.) о том, что Земля движется, что пифагореец Филолай ( V в. до н.э.), Гераклит Понтийский и пифагореец Экфант ( IV в. до н.э.) уже выдвигали идею вращения Земли, хотя большинству она казалась “абсурдной”…”

И хотя его теория “не была более точной, чем теория Птоломея (курсив мой – И.Н.), и не дала немедленного усовершенствования календаря” (Кун), все-таки она была революционной: она порвала с более чем тысячелетней традицией… Наиболее ценно, что он внес в мир идей новую традицию мышления…” (Там же, с.76-79).

А вот как теорию Коперника оценивает В. Гейзенберг: “…первый тезис коперниканского учения, о котором шла речь на процессе (над Галилеем – примечание мое - И.Н.), был заведомо ложен. Между прочим, и сегодняшнее естествознание никак не сказало бы, что Солнце находится в центре мира и потому неподвижно. Что касается второго тезиса, касающегося Земли, то следовало бы сначала выяснить, что означают слова “покой” и “движение”. Если приписывать им абсолютное значение, как то делает наивное мышление, то высказывание “Земля покоится” представляет собою прямо-таки определение; во всяком случае, именно так, а не иначе мы употребляем слово “покоиться”. А если мы осознали, что у понятий, о которых идет речь, нет абсолютного значения, что они относятся к взаимному расположению двух тел, то совершенно безразлично. Солнце или Землю считать движущимися. Тогда, собственно говоря, нет ровно никаких причин (внутри самой науки – примечание мое – И.Н.) изменять старую картину мира (курсив – мой И.Н.).” (В. Гейзенберг “Естественно научная и религиозная истина”, в кн.: “Шаги за горизонт”, М., “Прогресс”, 1987, с. 336).

Но причина изменения картины мира все же была, и она сформировалась за пределами науки: наука Нового времени создавалась непосредственно в ходе формирования западно-христианского богословия, в значительной степени основанного на “оживлении” неоплатонизма под воздействием “ценностей” гуманизма европейского Возрождения (возврата к язычеству).

Вместе с тем, необходимо подчеркнуть, что при отсутствии физическо-механического критерия выбора центра Вселенной совершенно очевиден геоцентризм с точки зрения христианства. “Геоцентризм здесь не физический, а духовный: земля духовно центральна, потому что человек, прорываясь сквозь бесчисленное видимое, чтобы связать его с невидимым, есть существо центральное, то существо, которое объединяет в себе чувственное и сверхчувственное и потому с большей полнотой, чем ангелы участвует во всем строе “земли” и “неба”. В центре вселенной бьется сердце человека, и только святой, чье очищенное сердце объемлет самые отдаленные туманности, может постигнуть, не являются ли эти “звездные сферы” своего рода отражением ангельских эонов и потому не нуждающихся в спасении.” (В. Лосский “Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие”, М., 1991, с. 235).

Однако нельзя отрицать полезности теории Коперника для развития рациональной редукционисткой науки. Эта теория, несмотря на авторитетных оппонентов (Т. Браге), позволила вывести И. Кеплеру его законы движения планет, а затем И. Ньютону – закон всемирного тяготения. Вместе с тем, закон всемирного тяготения, характеризующий реальное тело только его массой, очень наглядно демонстрирует ограниченность редукционизма, при котором теряется вся индивидуальность изучаемого объекта. Редукционизм позволяет выводить не законы природы, а законы моделей. И эти законы и есть определение соответствующих моделей.

Аналогична роль априорной уверенности в объективности математических форм и в формировании современной физики. Переход промышленности от механических механизмов и двигателей к тепловым, а затем и электромеханическим и электродинамическим поставил на повестку дня создания единой картины мира, объединяющей представления о механических и электромагнитных процессах. Такая единая на формально-математической основе физикалисткая картина мира была необходима для придания уверенности человеку при тотальной подмене реальной природы техногенной средой. Так возникла задача доказательства механического движения Земли с помощью электродинамических явлений, приведшая к созданию теории относительности.

Ограниченность механического представления процессов также натолкнулось на неопределенность понятий “место” и “скорость” электрона в атоме. Собственно, теория относительности и квантовая механика, то есть новая физика XX века возникли благодаря переходу на еще более высокий уровень абстракции по сравнению с классической физикой, которая уже и так подменяла реальную природу некоторыми феноменами, описываемыми математическими соотношениями. Так, в частности, был создан аппарат квантовой механики, фактически превративший, редуцировавший этот раздел физики в раздел математической физики, то есть размывший границу между математикой и физикой. То есть новая физическая теория – это новая форма, позволяющая выразить уже имеющееся содержание, подготовленное мировоззрением человечества, замыкающегося в техногенную среду.

Что же касается истинности физических теорий, то необходимо сказать, что “любая физическая теория всегда носит временный характер в том смысле, что является всего лишь гипотезой, которую нельзя доказать. Сколько бы раз ни констатировалось согласие теории с экспериментальными данными, нельзя быть уверенным в том, что в следующий раз эксперимент не войдет в противоречие с теорией. В то же время любую теорию можно опровергнуть, сославшись на одно-единственное наблюдение, которое не согласуется с ее предсказаниями.” ( C . Хокинг “От большого взрыва до черных дыр. Краткая история времени”, М., “Мир”, 1990, с. 16).

И оценивая истинность упомянутых выше физических теорий, можно только продолжить цитирование Хокинга: “Общая теория относительности описывает гравитационное взаимодействие и крупномасштабную структуру Вселенной, т.е. структуру в масштабе от нескольких километров до миллиона миллиона миллиона миллиона (единица с двадцатью четырьмя нулями) километров, или до размеров наблюдаемой части Вселенной. Квантовая механика же имеет дело с явлениями в крайне малых масштабах, таких, как одна миллионная одной миллионной сантиметра. И эти две теории, к сожалению, несовместны – они не могут быть одновременно правильными.” (Там же, с. 18). Таково вот очень жесткое мнение крупного современного физика об истинности основных теорий современной физики.

Непосредственное воздействие бытующего мировоззрения на научные представления, гипотезы, теории, возникающие в данную эпоху, не менее наглядно, чем в физике, можно увидеть в представлениях, гипотезах, теориях геологии и биологии. Так известный историософ и культуролог О. Шпенглер характеризуя современную ему науку прослеживает зависимость геологиче c ких и биологических теорий от национального характера их авторов: “В картине, имеющейся у нас относительно истории земной коры и живых существ, и поныне все еще господствуют воззрения, развивавшиеся со времен Просвещения цивилизованным английским мышлением исходя из обыкновенной английской жизни. “Флегматическая” геологическая теория образования земных пластов Лайеля и биологическая теория возникновения видов Дарвина представляют собой фактически лишь снимки с развития самой Англии (курсив мой – И.Н.). На место непредсказуемых катастроф и метаморфоз, которые признавали великие Леопольд фон Бух и Кювье, они выдвигают методичное развитие с очень пространными временными промежутками и признаются в качестве причин лишь научно достижимые, а именно целесообразные механические причины.

Эти “английские” причины не только плоски, но черезчур узки (курсив мой – И.Н.). Во-первых, они ограничивают возможности взаимосвязи процессами, которые во всей своей совокупности происходят на поверхности Земли. Тем самым исключаются все великие космические связи между земными жизненными явлениями и событиями Солнечной системы или звездного мира, а в качестве допущения принимаются совершенно абсурдное утверждение, что внешняя сторона земного шара представляет собой изолированную со всех сторон область естественных процессов. Во-вторых, предполагается, что всех взаимосвязей, которые не достижимы средствами сегодняшнего бодрствования, т.е. ощущением и мышлением, а также средствами их утончения при помощи инструментов и теорий, просто-напросто нет в природе…

В своем весьма значительном сочинении “Протогея” (1961), возникшем после обследования им серебряных копей в Гарце, Лейбниц набрасывает всецело гетеанскую древнюю историю Земли, а сам Гете понимал под этой историей совершенствование в смысле возрастающего содержания формы. В противоположности между гетеанским представлением о совершенствовании формы и дарвиновской теорией эволюции – вся противоположность судьбы и казуальности, но также и противоположность немецкого и английского мышления и в конечном счете немецкой и английской истории.” (О. Шпенглер “Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории”, т. II , М., Айрис пресс, 2003, 31 – 32).

Именно специфика английского мышления и породила теорию возникновения видов, а не фактический материал , ибо “ничто так не опровергает Дарвина, как результат палеонтологических исследований…”. Действительно, “мы обнаруживаем совершенно определенные и неизменные формы, которые вовсе не формировались целесообразно, но являлись внезапно и сразу же в окончательной форме и которые не переходят в формы еще более целесообразные, но становятся редкими и исчезают, между тем как на их месте обнаруживаются уже совершенно иные формы.” (Там же, с. 32 – 33).

Однако совершенно ясно, что сформированный тип мышления, сами принципы этого мышления, отражающие характер нации, характер эпохи, еще не есть готовый научный результат, еще не есть научная форма выражения идей, порожденных данным этапом познания. Наука, научное творчество связано с формулированием, выражением мысли в слове. И хотя “мысль изреченная есть ложь”, неизреченная мысль останется неизвестной и не станет достоянием науки, человечество так и останется ею беременной до созревания плода. И поскольку так важно достижение максимально возможного взаимодействия мысли и слова, максимально возможной полноты выражения мысли в слове, взаимодействия мысли и слова, то здесь нужно еще раз процитировалось слова Гейзенберга о том, что “такое взаимодействие или, если угодно, такое противоборство выражаемого содержания и ограничений, накладываемых средствами выражения, представляется мне необходимым условием рождения подлинного искусства, равно как и подлинной науки (курсив мой – И.Н.)”. Именно преодоление этого противоборства и составляет сам предмет научного творчества.

Показательным примером разного места мысли и слова и, несомненно, обязательной необходимости того и другого в научной работе является высказывание, бытующее в кругах физиков о известном курсе теоретической физики: “В курсе нет ни одной строчки Ландау и ни одной мысли Лифшица”. В данном случае имеется ввиду сама мысль, высказанная этой фразой некоторыми физиками, а не ее истинность по отношению к авторам известного курса теоретической физики.

Рассмотренные примеры из истории формирования современной рациональной науки показывают, что источник творчества в современной науке совсем не божественный. В целом же, что уже отмечалось выше, существует непосредственная связь между типом методологии науки и источником творчества. Как следует из истории познания исторически первым типом методологии познания был иерархизм, или теоцентризм первочеловека Адама. Затем после грехопадения Адама человечество вступило в период деградации, в ход которой иерархизм деградировал до язычества, методологией познания которого стал холизм, а источником творчества – общение с падшими духами. Затем после вочеловечения Бога Слова снова возродился иерархизм как христоцентризм, выразившийся в формировании православного богословия Восточной Церкви, развитие которого однако остановилось с гибелью Византии. Познание же христианских народов на Западе пошло по пути создания рациональной науки на основе возрождения языческой науки и культуры элитной части античного мира, с одной стороны, и по пути рационализации самого процесса познания как средства борьбы с массовой языческой (кельтской и германской) культурой народов, населявших Европу до и после великого переселения народов – с другой стороны. Смешанный и нехристианский в целом источник творчества на этом пути познания привел в наше время в тупик, выход из которого многие его выдающиеся представители видят сегодня в обращении (возврату) к холизму языческого познания.

Проблемой же православного познания является сегодня возрождение иерархизма, христоцентризма в познании человека и природы.

В заключение же необходимо еще раз подчеркнуть, что тип мышления, сформированный на том или ином этапе познания, может быть охарактеризован набором свойственных ему принципов научного мышления, обусловленного источником творческих сил и которые в явном или неявном виде определяют весь процесс научного творчества, то есть определяют истоки научного творчества.

[Назад]