|
статья >>
|
Второй звон - Богу поклон, Третий звон - из дому вон..."
Так народная поговорка отобразила многовековую и каждодневную связь человека, церкви и колокола. Без колоколов не мыслился ни один приход, ни одна деревенская церквушка. Тем более нельзя было обойтись без звонаря, или по-церковному "еклессиарха", который по уставу должен был перед службой обходить святой храм и во всех пределах возжигать свечи и лампады, а после ему полагалось "клепать в клепала довольно", дабы оповещать православных о начале заутрени. История устно и в преданиях донесла до нас некоторые имена звонарей, по-особенному запечатлевшихся в народной памяти.
"...Звон медный несется, гудит над Москвой,
(Отрывок из поэмы А.К. Толстого "Василий Шибанов")
Но особой любовью Ионы были колокола и колокольни. Будучи в Москв, он чрезвычайно интересовался конструкциями и проектами оных. И по возвращении в Ростов начал строительство знаменитого ростовского Кремля, расположившегося на берегу озера Неро. Вплоть до наших дней этот белокаменный Кремль с четырьмя златоглавыми церквами поражает гостей и вселяет гордость в сердца ростовчан. И, наконец, неповторимая ростовская колокольня, проект которой был составлен самим Ионой, представляет собой просторную сводчатую галерею с широкими окнами-проемами на 10 м в ширину, 20 - в высоту и 30 - в длину. Это уникальное сооружение, в отличие от московских восьми четырехгранных и довольно тесных колоколен, позволяло свободно разместить большое количество крупных колоколов. И звонить могли одновременно от 6-ти до 10-ти звонарей. Близлежащее озеро отражало звон до самого горизонта (около 20 км). Тщанием и радением преосвященного Ионы были отлиты три колокола, чудом пережившие революцию: "Лебедь" - 500 пудов, "Полиелей" - в 1000 пудов и, наконец, огромный, в 2000 пудов колокол, который был назван "Сысоем", в честь отца, памятью которого митрополит дорожил вечно. На сегодняшний день в России это один из четырех оставшихся в живых тысячепудовиков, колоколов - гигантов. Через три года после его отливки митрополит скончался. В память о нем соборные звонари создали Ионинский звон. Вообще ростовские звоны ("Егорьевский", "Акимовский", "Будничный" и др.) сильно отличаются своей самобытностью, простотой и торжественностью. Многие из них сохранились благодаря нотным записям знаменитого звонаря конца XIX века - протоиерея Аристарха Израилева. Имена ростовских звонарей известны лишь с XX века. Одним из самых талантливых был Вячеслав Герасимович Хмельницкий. Звонил он с юных лет. Был взят в штат Успенского собора в качестве профессионального звонаря и этому делу посвятил 50 лет своей жизни. За мастерское исполнение Красного звона в честь приезда в 1913 г. в Ростов-град Николая II звонарь был награжден большой золотой медалью. Нужно сказать также несколько слов о самом колокольном звоне. Давно замечено, что колокольный звон может сильно влиять на душевное (психологическое) состояние человека. Ученые связывают это с существованием в человеке биоритмов и резонансных частот для каждого его органа. Обычно низкие частоты, характерные для большинства колоколов, успокаивают человека. Вообще использование колоколов для внутрихрамовой службы всегда приветствовалось народом, который верил, что их звон изгоняет злых духов (демонов) и приближает души к Богу. Недаром в старину при эпидемиях и страшных морах, неурожаях и прочих бедствиях полагалось неустанно звонить в колокола. До недавнего времени это считалось обычными предрассудками. Однако сегодня экспериментально доказано, что звон колоколов с физической точки зрения полезен, так как исходящий от них (но не слышимый нами) ультразвук очищает воздух храма от пыли и микробов, что благоприятно сказывается на иконах, настенных росписях и т.д. Продолжим же рассказ о звонарях, о тех, кто создавал эти звоны, когда слышало ухо и не могло насладиться сей дивной гармонией будто бы иного надоблачного мира. Наиболее ярким собирателем звонов, имя которого надолго запечатлелось в народной памяти, был Александр Смагин, живший в середине - конце XIX века. Еще будучи молодым звонарем собора г. Ливны Орловской губернии, Смагин своим звоном привлекал толпы людей. Сам Орловский владыка Макарий захотел лично услышать новоявленный ливенский талант и приказал доставить звонаря в Орел. "Звони! - велел архиерей, - как звонил бы себе одному, для души своей, да Всевышнему!" По окончании же звона Макарий благословил его словами: "Лепо, лепо звонишь! Великим талантом наградил тебя Господь! Будешь учить всех моих орловских звонарей". Сам же Смагин любил повторять: "Я звон собирал 40 лет, дайте мне теперь его разнести". Он мог свободно исполнить и ростовские, и суздальские, и московские, и волжские звоны, и бесчисленное множество других, которые изучал и запоминал в своих странствиях. Смагин имел возможность усвоить себе различные звоны и на их почве начал производить нечто свое, составлять сборный звон из известных ему звонов, вносить сюда свои добавления, новые ритмические фигуры, которые иногда выходят сами собою, непроизвольно, и этим он вступил на путь импровизации на колоколах. Словом, по его выражению, звон его "из несознательного стал сознательным", то есть Смагин внес в свое искусство начало осознания и элименты творчества. В 1888 году по поводу спасения императорской фамилии при крушении поезда в Борках, Смагин обратился к обер-прокурору Св. Синода с докладной запиской, в которой, выражая верноподданнические чувства по случаю спасения жизни Государя, ходатайствовал о принятии его бесплатным звонарем в один из храмов столицы. Эта записка была препровождена на благоусмотрение Исидора, митрополита С.-Петербургского. Его Высокопреосвященство пожелал выслушать звон Смагина, который для этого был вызван в Лавру и звонил в присутствии митрополита. Его Высокопреосвященство наложил следующую резолюцию: "Благочинному ближайшей к месту жительства Смагина Вознесенской церкви объявить причту и Смагину, что последний может исполнить при той церкви должность звонаря безвозмездно". Так Смагин стал хозяином колокольни Александро-Невской Лавры, и слава о его звонах разнеслась по всему Петербургу. Люди шли к нему, чтобы послушать музыку его колоколов, шли со всех окраин великого города, окрестных сел, ближних и дальних городов. Все, кто слышал игру Смагина, говорили, что колокола словно оживали под его ударами, и тогда впечатление было изумительным, колокола начинали петь. "В звоне должен быть разговор колоколов," - еще одно любимое изречение Смагина. Особое внимание он обращал на синтез ритма и гармонии, но скептически был настроен в отношении намерения некоторых звонарей и музыкантов-профессионалов ввести в практику так называемый мелодичный звон, т.е. настройку колоколов по хроматической гамме, и исполнение на них известных песенных мотивов. Он говорил: "Тогда исчезнет наше русское искусство звона, а будут просто известная хоровод-музыка или песенные гимны исполняться на колоколах". Об этом же говорил и звонарь протоиерей Аристарх Израилев, что нужно звонить обыкновенно, ритмически, а не мелодически. Мелодический звон едва ли может иметь будущность, потому что он идет вразрез со всеми преданиями нашего церковного звона и не подходит к самому характеру колоколов, которые производят совершенно определенное гораздо большее впечатление, если в них звонят ритмически, чем если наигрывают на них мелодии, как в куранты. Таким образом, в вопросе о церковном звоне наряду с гармонической настройкой колоколов гораздо важнее заботиться об улучшении традиционного, то есть ритмического звона, чем о развитии совершенно нового для нас мелодического. И Смагин преследует именно эту цель. Путешествуя по Руси, "странствующий" звонарь Смагин хорошо изучил историю звонов и их разновидности, а в мыслях он уже вынашивал план создать составной исторический звон, который бы показал в звуках саму историю русских звонов. Чтобы глубже понять суть этого искусства, Смагин не раз бывал в Мариинском оперном театре на спектаклях русских опер, где отечественные композиторы-классики широко использовали в своих творениях музыку колокольных звонов... Действительно, ведь ни у одного из европейских народов нет столь многочисленных изображений звона в музыке, как у нас, имеющих целый ряд опер и пьес с воспроизведением звона: М.И. Глинка - опера "Иван Сусанин"; М.П. Мусоргский - оперы "Борис Годунов", "Хованщина"; "Ночь на Лысой горе", Н.А. Римский-Корсаков - оперы "Псковитянка", "Садко", "Сказка о царе Салтане", "Царская невеста", "Сказание о невидимом граде Китеже"; А.П. Бородин - опера "Князь Игорь"; П.Н. Чайковский - опера "Опричник", увертюра "1812 год"; Э.Ф. Направник - оперы "Нижегородцы", "Дубровский". Это единение профессиональной и духовной музыки дало сильный толчок к развитию творческого потенциала звонаря. Повествование о русских звонарях будет неполным, если не упомянуть о звонаре нашего времени Константине Сараджеве. Господь наделил его редчайшим талантом чрезвычайно тонкого восприятия колокольного тембра. Этот феномен был настолько поразителен и неправдоподобен, что многие ученые и музыканты, признавая его, отказывались верить своим ушам. Дело в том, что наряду с невероятной музыкальностью и явной тягой к сочинительству, К. Сараджев обладал абсолютнейшим слухом, способным различать звукоряд не только в 12 тонов, как все, а слышать в октаве совершенно отчетливо 1701 звук. У него был "истинный слух". Объяснял он это способностью слышать всем своим существом звук, издаваемый не только предметом колеблющимся, но вообще всякой вещью. "Для истинного слуха пределов звука нет, - как нет предела в космосе!" - говорил К. Сараджев. Поразительно то, что из всего богатейшего инструментария он выбрал для себя на всю жизнь один - колокола! Именно колокола он назвал самым совершенным и богатейшим тембровым инструментом. Для него центром мира был колокольный звон. К нему он готовился как к полету, заранее нетерпеливо подтягивая и налаживая все веревки и педали. Когда ему остро не хватало какой-то особенной ноты - он умудрялся убедить Наркомпрос предоставить ему тот или иной колокол. Одним из близких друзей и почитателей его таланта была писательница Анастасия Цветаева, родная сестра М. Цветаевой. Вот что она писала о его звоне в своей повести"Московский звонарь", ему посвященной: "...Подняв головы, смотрели стоявшие, но того, кто играл вверху, запрокинувшись, - он летел бы, если б не держали его привязи языков колокольных, которые он держал в самозабвенном движении, как бы обняв распростертыми руками всю колокольню, увешанную множеством колоколов. Они, гигантские птицы, испускали медные, гулкие звоны, золотистые, серебряные крики, наполнившие ночь небывалым костром мелодий. Вырываясь из гущи звуков, они загорались отдельными созвучиями, взлетавшими птичьими стаями, звуки - все выше и выше, наполняли небо, переполняли его..!" Во времена повсеместного уничтожения колоколов, К. Сараджев сумел вывезти наиредчайшие колокола в Соединенные Штаты Америки; там для них специально в Гарварде была отстроена звонница по его собственному проекту. Контракт был подписан на год. Он представлял там русское искусство, он представлял Россию. Вообще имя Сараджева было известно и любимо за границей. Друзья уговаривали его остаться в Америке, но он все-таки вернулся в растерзанную и опустошенную Россию, не перенеся разлуки с нею. Здесь, в России, в Петербурге, он сделал замечательный доклад о колоколах перед огромной аудиторией, где он рассказал о значении колокола, о процессе игры, о форме и сущности звона. Приведем несколько выписок из этого доклада, который можно назвать "гимном" колоколам: "Во всей области музыки есть два направления - наша музыка, к которой многие из нас очень привыкли, и другая, неведомого нам направления - колокол. Надо специально уделять время слушанию его, и делать это нужно не раз, чтобы глубоко вникнуть в свойства этой колокольной музыки. В теории колокольной музыки вообще не существует того, что называем мы нотой, тут ноты нет, колокол имеет на своем фоне свою индивидуальную звуковую картину - сплетение звуковых атмосфер... Колокол хотел давать нам все, извлекая из себя звук, звучание, характер, гармонию, удар - все то, чем страдал. В колокол входит наивысшая сложность сочетания звуков...- Колокол дает нам весь музыкальный абсолют; посвящает нас в наивысшую теорию Музыки, Музыки с большой буквы". "... Предо мной, окружая меня, стояла колоссальная масса тонов, поражая меня своей величественностью, и масса эта была центр звукового огненного ядра, выпускающего из себя во все стороны лучи звуков. Все это, иными словами, было как бы корень, имеющий над собой нечто вроде одноствольного древа, с пышной, широкой кроной, которая рождала из себя вновь и вновь массу звучаний в разрастающемся порядке. И сила этих звучаний в их сложнейших сочетаниях несравнима ни в какой мере ни с одним из инструментов - только колокол в своей звуковой атмосфере может выразить хотя бы часть величественности и мощи..." Константин Сараджев был не только гениально одаренной личностью, это был выдающийся музыкант-звонарь. Его колокольные композиции потрясали слушателей. Хочется еще раз привести красноречивое воспоминание А. Цветаевой, написанное под впечатлением услышанного с колокольни: "Первые удары благовеста - темным, тяжелым звуком. Словно падает с колокольни свинец огромными горячими каплями, колос того самого колокольного сплава. Хмелея от счастья слышать питомцев своих, Сараджев откинулся назад всем телом в первом хоровом отзыве на движение оживших рук, отпрянув, сколько позволяют веревки, - слитый с колоколами в одно, влитый в их зажегшееся светлое голошенье, загоревшийся вместе с ними в костре ликующих звуков. Как парусник, вылетающий в море, снасти и паруса - звучащие! Нет, как ни тщиться сравнениями подойти к празднику колокольного звона - не передать его ошеломляющей красоты". Вот так звонил Сараджев. Он скончался в Москве в 1942 году в бедности и болезни, в возрасте 37 лет. Перед смертью ему не довелось повидаться с родными, жившими в Ереване, где отец его, К. С. Сараджев, был директором Ереванской консерватории. Но еще многие годы москвичи с восторгом вспоминали этого удивительного и чудаковатого звонаря... Думается, что нет, наверное, колоколов и колокольных звонов лучших, чем русские! Потому нигде и не славится колокольный звон так, как в России! А звонарей - что колоколов - было и будет великое множество, но не все их имена останутся в памяти народной, а лишь тех, чье сердце наряду с благовестом будет возвещать великий грядущий православный день!
Дмитрий и Ирина Пологутины |
Свято-Вознесенский кафедральный собор г.Алматы
100-пудовый колокол "Пимен" звонницы Вознесенского собора г.Алматы
